Накануне 75-й годовщины Дня снятия Блокады в пансионат приехала отдохнуть Вера Александровна Коровина, семья которой оставалась в осажденном городе все 900 блокадных дней.
Вера Александровна - коренная петербурженка, ее семья до и после Блокады жила в Ленинграде, в собственной двухкомнатной квартире на Московском проспекте. Маленькой Верочке к началу войны было всего 4 года, старшему брату – 9 лет. Отец Веры Александровны, военврач в чине полковника, работал в госпитале и не мог покинуть свой пост, и мама решила остаться с детьми рядом с ним.
«Самое первое воспоминание о войне, – рассказывает Вера Александровна – это замечательный теплый день, яркое солнце, мама вымыла окна, я разложила на подоконнике игрушки… и тут началась бомбежка. Уйти в бомбоубежище мы не успели. Дом был старый – 1909 года постройки – и папа говорил, что при обстреле надо прятаться в арке, где самые толстые стены. И вот мы с иконой вставали в арку и читали «Отче наш». Когда вернулись в квартиру – там не осталось ни одного целого стекла. Потом окна забили фанерой и завесили одеялами, а сами перебрались на кухню. Там была большая дровяная плита, на которой мама устраивала нас с братом, и мы, лежа в обнимку, слушали книги, которые она читала под светом коптилки. А когда в городе исчезло электричество, папа перестал приходить из госпиталя, поскольку госпиталь находился на Васильевском острове, а трамваи и троллейбусы не ходили».
«1941–1942 – это были самые тяжелые дни, – вспоминает Вера Александровна. – Есть хотелось всегда, но мама, у которой было домашнее образование, играла нам с братом на пианино, у нее был чудесный голос, и она пела, читала сказки и не только (у нас была отличная домашняя библиотека). Мы слушали замечательные радиопередачи. И для взрослых, и для детей. Слушали и забывали о голоде. И эти радиопередачи помогали выжить. Радио не замолкало ни на минуту, и это воодушевляло».
Другим ярким детским впечатлением Веры Александровны была дорога в детский садик. «Мы спускаемся по лестнице, окна выбиты, гуляет ветер и гулко, жутко хлопают двери в опустевших квартирах. Страшно было на улице после бомбежки - везде трупы и кровь. Потом садик разбомбили, и мама стала брать меня к себе на работу. К тому моменту она временно устроилась архивариусом на завод «Электросила». И там мы изучали устройство винтовки, собирали, разбирали, и я даже подсказывала маме. И особенно запомнилась там атмосфера и теплое отношение между людьми. Вокруг ужас, голод, смерть, а люди теплые. Может это мне так повезло, но не было вокруг озлобленных. И ведь у всех сыновья, мужья на фронте, но как все относились друг к другу! Помню, все пытались подсунуть мне кто краюшечку хлеба, кто кусочек сахара. И как верили в победу! Ни у кого даже мысли не было, что город могут захватить, завоевать.
Помню как весной и летом 1942 года собирали и сушили с мамой травы. Папа в них разбирался и говорил, что можно собирать. Потом пропускали их через мясорубку и добавляли серую муку, которую выдавали по карточкам, пекли на сковороде такие лепешки. После 1943 года с едой стало чуть-чуть лучше - стали давать участки за городом. На Московском проспекте сразу за «Электросилой» начинался пустырь. Вот на этих огородах можно было посадить капусту, картошку. Потом по карточкам стали выдавать крупу, питались в основном гречневой кашей и капустой.
В 1944 году я пошла в школу, и война отодвинулась так далеко, что мы, дети, о ней уже и не думали. Помню, как нам выдали из гуманитарной помощи полуботинки, яблоки, шоколад, галеты. Все это мы тогда попробовали в первый раз. До этого мы просто не знали, что такое яблоко, конфеты.
Снятие блокады не запомнилось, а вот День Победы уже помню очень хорошо. Это было что-то невероятное. Все высыпали на проспект, во дворы, обнимались и кричали как ненормальные. После войны, несмотря на то, что не было нормальной одежды, ели впроголодь, мы все были такие счастливые, будто у нас крылья выросли. А ведь у многих кто-то не вернулся с фронта. И в нашей семье погибли на фронте брат и два дяди, в 1942 году умерли обе бабушки.
Сколько было погибших, приходили похоронки, а люди, кажется, становились еще сильнее. И каждый старался поделиться со всеми даже крошечной радостью. А как помогали тем, кто возвращался из эвакуации! Никто нас этому не учил. Просто помогали, чем могли. Наверное, здесь, в Ленинграде, оставались лучшие из лучших…»